Игра [Geim] - Андерс де ла Мотт

Манге-Фарух снова вздохнул. Спорить с Эйч Пи, когда тот был в подобном настроении, не имело смысла, он с давних времен это знал. Лучше сменить тему; как правило, такая тактика работала. И, как правило, Эйч Пи было легко отвлечь.

— Чем обязан такой честью, мой юный падаван? — спросил он, смиренным жестом очертив тесное помещение магазина. — Ты осчастливил мою скромную лавку своим приходом.

То, на что указал Манге, представляло собой тридцатиметровый торговый зал с потертым пробочным покрытием, а также крошечное служебное помещение за прилавком, скрытое ободранной занавесью из бусин. По большому счету, везде, где только возможно и невозможно — и на полу, и вдоль стен, и даже на потолке, — громоздилась всяческая электроника, в основном компьютеры или части компьютеров либо комплектующие к ним. Кейсы, жесткие диски, провода, картриджи для принтеров и всевозможные флешки и гаджеты вперемешку с рекламой разных компьютерных игр на картоне, а также горы разнообразной устаревшей техники. Старый кондиционер над входной дверью вел неравный бой с жарой, рвавшейся с улицы, и с теплом, производимым работавшей в магазине аппаратурой.

Как всегда, освещение в магазине было очень слабое, в основном оно исходило от стоявших там и сям компьютерных мониторов. Только они да дышавшая на ладан лампа дневного света над прилавком и составляли конкуренцию листам картона: ими были заклеены окна, что весьма эффективно блокировало солнечный свет с улицы.

Эйч Пи достал из кармана мобильник и жестом победителя шарахнул его на прилавок под носом у Манге.

Game over, mothafucker![19]

Но вместо того, чтобы мгновенно расколоться и все признать, Манге лишь поправил очки в темной оправе и с интересом наклонился к телефону:

— Новая трубка, классная модель. Не видел таких раньше. Нашел или купил?

— Лучше ты мне скажи, что это? — ехидно улыбнулся Эйч Пи.

Ему не удалось по-настоящему изобразить ни обиду, ни оскорбленный тон. Уверенность, испытанную в момент предъявления мобильника, как ветром сдуло. Все шло не совсем так, как он рассчитывал. Манге никогда не умел притворяться, даже если дело касалось всякой ерунды. Когда они были моложе, Хенрик и другие ребята не раз засыпались именно из-за того, что Манге либо сразу же во всем сознавался (Эйч Пи ожидал от него подобного и на этот раз), либо предпринимал дурацкие попытки все отрицать, при этом страшно краснея. Но сейчас не произошло ни того ни другого, а мгновенно сымпровизированный план «Б», состоявший в том, чтобы жечь Мангелито страшным взглядом, тоже не приносил результата. Ни малейшей реакции, даже ни мигнул и не отвел глаз, как этот ботаник обычно делал, когда ходил по тонкому льду. Да и голос совсем не дрогнул…

— Ты о чем, брат?

Эйч Пи посмотрел на него искоса и сделал последнюю отчаянную попытку:

— Так ты действительно понятия не имеешь о шуточке, которую кто-то со мной сыграл в электричке Мэрста — Стокгольм полчаса назад?

— Не-а, ни малейшего, честное скаутское. — Манге поднес два пальца к тому месту на голове, где у него когда-то давно росли волосы. — Хочешь посвятить меня в тайны электрички за чашкой яванского кофе? — спросил он, опять покосившись на мобильник и, очевидно, горя желанием познакомиться с ним поближе.

— Ясное дело, — промямлил Эйч Пи.

А что же, к чертям собачьим, на самом деле с ним произошло?

— Ладно, и если у вас нет вопросов, то мы закончили.

Ребекка покачала головой и уже встала с дивана, опередив психолога. Она знала, что этот разбор полетов очень важен, к тому же он — часть стандартных процедур в случае происшествий, подобных сегодняшнему, но это отнюдь не значит, что ей это нравится.

Она не любила откровенничать с незнакомыми людьми, ей это надоело еще в детстве. Хоть ей и было тогда всего лет шесть или семь, она довольно быстро сообразила, что именно нужно говорить, чтобы тетка — социальный работник — пометила ответ как правильный. Широко открытые глаза и детская улыбка создают впечатление откровенности, и тогда ложь звучит как правда. Это отлично работало уже в те далекие времена, и, как ни удивительно, такое представление не требует серьезных доработок, чтобы безотказно действовать и во взрослом мире.

— Спасибо вам, доктор Андерберг. Конечно, слегка поволновалась, но в целом я в полном порядке!

И еще пара расхожих клише в том же духе. Та же улыбка и робкий взгляд на собеседника — все это, как правило, работает. Но именно сегодня все получалось как-то с трудом. Речь звучала скованно, а игра выходила не такой натуральной, как обычно.

Собранность, которую она ощущала в кабинете у Рюнеберга, куда-то бесследно исчезла. Мысли разбегались, женщина с трудом фокусировалась.

В висках стучало при воспоминании о всех тех звуках. Как только она впускала их в сознание, пульс учащался и все происшедшее проигрывалось вновь. Вопли нападавших, тревожная сирена, плеск крови в баллоне… Затем крик Лессмарка… Его панический фальцет как будто исказился у нее в голове. Стал моложе, пронзительнее. Словно она уже слышала этот голос раньше. Во рту пересохло, и она пару раз сглотнула слюну, чтобы язык мог двигаться. Сконцентрируйся сейчас же, Нурмен!

Пару раз исподтишка посмотрев на Андерберга с целью увидеть его записи, она сделала вывод, что даже если психолог что-то и заметил, то очень хорошо это скрывает. Он заполнял стандартный формуляр, задавал ожидаемые вопросы, а также сделал пару надлежащих попыток повести их беседу вглубь, но, к счастью, довольно скоро отказался от намерения вдаваться в подробный анализ и принял те краткие ответы, что она ему предоставила. Несмотря на все недостатки, похоже, ее игра удалась и на этот раз.

Наконец-то разговор был окончен. Они обменялись рукопожатиями, и только по дороге в гараж, с облегчением надевая рюкзак во дворе полицейского управления, Ребекка заметила, что ее майка насквозь пропиталась потом.

Андерберг стоял у окна и наблюдал за ней. Глубоко вздохнув, он задержал выдох на пару секунд. И снова глубоко вздохнул.

«Инспектор полиции Ребекка Нурмен, тридцать четыре года, из них двенадцать на службе», — резюмировал он про себя.

Карьерный рост как у прочих. После окончания Полицейской академии пара лет на патрульных машинах: подбирать пьяных, оформлять мелких воришек, разнимать драки. Потом работа в криминальном управлении, дежурный отдел полиции. Битье жен, взломы и разбой, дела расследованные и глухие. Наконец, у нее уже достаточно опыта для СЭПО и Отдела личной охраны. Отличные отзывы — правда, не какие-то исключительные. Никаких излишне приукрашенных характеристик при переводах по службе, встречающихся в их корпорации, когда хотят избавиться от проблемного сотрудника. Конечно, она могла бы попытаться перевестись в личную охрану уже пару лет назад. После убийства министра иностранных дел отдел серьезно расширял штат. И именно женщин-сотрудников им особенно трудно найти, так что брали с удовольствием. Но Ребекка Нурмен не торопилась. Похоже, ей хотелось проработать в открытых подразделениях полиции столько, чтобы набраться достаточно опыта для перехода из обычной жизни в тайную жизнь СЭПО. Андерберг сам выставил ей оценку «вполне подходит», почти самую высокую по четырехбалльной шкале, применяемой при рекрутинге телохранителей.

«Собранная, целеустремленная, умеет концентрироваться, возможно, слегка необщительная». Так он охарактеризовал ее в своих записях еще в их первую встречу и после сегодняшней беседы не нашел оснований эту оценку изменить. «К тому же можно назвать ее довольно привлекательной», — добавил Андерберг как-то виновато, прекрасно осознавая, что этот комментарий грешит непрофессионализмом. «То есть, если кому-то в отличие от меня нравятся высокие женщины спортивного типа», — подумал он, как будто на мгновение пытаясь загладить эту ошибку в работе.

У Ребекки Нурмен были темные глаза, высокие скулы и немного островатый нос, который, на его вкус, делал ее лицо скорее интересным, чем красивым. Острота черт подчеркивалась еще и тем, что она всегда зачесывала волосы назад и собирала их в тугой хвост на затылке.

Но инспектор полиции Нурмен не из тех, кто любит привлекать внимание к себе как к человеку или к своей внешности. Почти никакой косметики, коротко постриженные ногти и строгий стиль в одежде — возможно, за исключением сегодняшнего дня, так как на ней был спортивный костюм, что, как он предположил, связано с происшествием, случившимся пару часов назад.

Хоть она и явно пыталась проявить общительность, ее поведение сегодня было скованным, почти что отстраненным и не располагало к доверительному общению. Судя по кадровому досье, Ребекка, как правило, старалась не выделяться в группе, делала свою работу и тщательно избегала болота служебных романов, в которое втягивались столь многие сотрудники их организации. Больше половины коллег-мужчин наверняка считали ее лесбиянкой, а тем, что посообразительнее, хватало ума не пересекать так четко проведенную Ребеккой границу между личной жизнью и работой.